Путешествие на Занзибар:
дневник сооснователя «Силы ветра» Саши Сколкова

Мое занзибарское путешествие начинается на Маврикии. Это еще один невероятно красивый остров в океане, где мы с женой живем уже около года. Странно лететь с одного острова на другой в поисках приключений, чтобы потом вернуться снова на остров — домой. Все необычно, но именно ради этого мы здесь и собрались. Уверен, в этих приключениях нас ждет еще немало контринтуитивного и неожиданного.

Чтобы попасть с Маврикия на Занзибар, придется делать пересадку в Кении, так что я пролетел по пути к Найроби над Мадагаскаром, и вот еще один подарочек на обочине — гора Килиманджаро в иллюминаторе. «Килиманджаро» с языка суахили (на нем говорит весь восток Африки и Занзибар, конечно, тоже) переводится очень красиво — «гора, которая сверкает».

Само собой, тут регулярно лежит снег, что для экваториальной Африки редкость. Килиманджаро вообще-то — настоящий символ: вулкан посреди степей высотой почти 6000 метров, — он один такой на планете.

Таксист Хасан встречает меня на выходе из аэропорта Занзибара с табличкой, прощается со всеми в очереди и постоянно с кем-то новым здоровается — заметно, что он знает всех, кто вообще стоит рядом с аэропортом. После пяти минут дороги Хасан мне уже рассказывает обо всем на свете с невероятной долей откровенности. Говорит, что с материковой Танзанией отношения в последнее время не очень: «Ты же знаешь, что там наша леди сидит в правительстве, президент всей Танзании — занзибарка, так что мы не можем поссориться, она за своих».

После почти суточного перелета мое пробуждение в отеле напоминает выход в открытый космос. Я просыпаюсь от пронзительного звона будильника и пытаюсь на ощупь выбраться из запутанного балдахина, окутывающего кровать. Без такой защиты здесь не спят — на острове все еще есть малярия, и комары представляют реальную угрозу.

Чищу зубы водой из бутылки, принимаю душ в компании шумных гекконов, которым тоже по душе влажная атмосфера ванной. Парень в традиционной накидке племени масаи предлагает мне кофе. За столом сидит Адель, отвечающая в «Силе ветра» за все крупные проекты, так что и за фильм, конечно, тоже.

С первыми лучами солнца на пороге гостиницы появляется Эбби, его должность называется «фиксер» — это человек, который решает проблемы на съемках. Договаривается с местными, решает вопросы, помогает по мелочам, служит проводником, — в общем, делает так, чтобы съемки вообще случились. Мы выезжаем на первый день съемок — отправляемся на север острова в знаменитую рыбацкую деревню Нунгви.

Слово «Чаймараги» означает буквально «чай с бобами», но так на Занзибаре называются старые автобусы — один такой мы догоняем на пыльной дороге на север острова. Это пикапы с сиденьями, где люди сидят напротив друг друга. Эбби говорит, это для того, чтобы ты со всеми поздоровался, подружился и вообще автобусы — для социализации.

Выражение «Акуна матата» мы знаем с детства и даже используем его иногда в русской речи, чтобы сказать, что вообще-то сейчас очень хорошо и о большем мечтать даже нельзя. Всему виной «Король лев». Но никто не знает, что это за фраза и на каком вообще языке. Так вот, это суахили.

Суахили — язык восточной Африки, один из ключевых и самых распространенных на континенте. Это смесь языков группы народов банту со значительным арабским влиянием. Культура, образовавшаяся при смешении африканских и арабских истоков, получалась совершенно особенной. Весь берег востока Африки называется Побережьем суахили. Но говорят на суахили не только на берегу — язык распространен от Занзибара и Коморских островов до Руанды и даже Конго.

Сулейман — герой нашего первого дня съемок. Он живет в рыбацкой деревне Нунгви на севере Занзибара и строит традиционные парусные лодки дау из дерева вместе с его партнерами и друзьями. Его семья много поколений занимается этим, а сам Сулейман выучился ремеслу у своего деда. Дау Сулеймана настолько ценятся, что их заказывают не только Занзибарцы. Он отправляет лодки в Мозамбик, на Мадагаскар и в Кению, а недавно у него купил лодку итальянец, который погрузил ее в контейнер и увез на родину. Хаджи, инструктор по яхтингу, присоединяется к нам, когда мы выходим на дау в море.

В деревне Нунгви отливы сложно не заметить — за два часа нашего путешествия на дау отлило два метра, линия воды отодвинулась метров на сто, пляж покрылся водорослями с очень резким запахом йода. Все местные ринулись в литораль, как будто там черная пятница: какой-то парень тащит осьминога, семейная пара набивает мешок водорослями, группа девчонок в белых хиджабах руками собирает мелкую рыбешку, рыбаки начищают днища своих дау. Даже цапли пришли — охотятся на крабов и мальков.

Пока мы едем на восток острова, Эбби рассказывает о местном исламе, специфическом отсчете времени, а мы с Леной спорим о том, как обо всем этом рассказывать в фильме. Но вдруг наш микроавтобус заезжает на дорогу, вдоль которой с обеих сторон растут совершенно исполинские деревья манго.

Мы приезжаем к следующей героине нашего кино. Это Кхулейта. Она живет в деревне Падже на востоке Занзибара и занимается выращиванием водорослей — как ее мать и сестра. Ей 20 лет, детей у нее нет, она иногда нянчит малышей своей сестры, но сама размышляет совсем иначе, чем ее родные. Она хочет заниматься расширением своей океанской фермы, чтобы построить собственный бизнес, а уже потом найти себе мужа, который будет ее любить и принимать такой, какая она есть.

Водоросли женщины растят в первую очередь для собственных нужд — их сушат, а потом добавляют в пищу как усилитель вкуса и как БАД одновременно. Говорят, очень полезно для сердца и сосудов. Но излишек вполне можно продавать — из них на Занзибаре стали делать косметику, и это превратилось в бренд всего острова: даже американский Vogue пишет про девушек, которые делают натуральную косметику из водорослей.

С самого раннего утра мы снова выезжаем на съемки. В машине Адель спросила у Эбби про чувство юмора и вообще про юмор в Занзибаре. Оказывается, юмор у них довольно специфический. Он как бы о том, чтобы в принципе относиться к жизни, как к чему-то довольно смешному. Funny way of understanding this life, при этом не переходя границы. Но очень многое из того, что у них считается нормальными шутками, мы бы посчитали просто невозможным.

Только к обеду по пробкам мы приехали к девушке, которую зовут «Диджей хиджаб» (на самом деле она Аиша) — она выступает в хиджабе, живет на во втором этаже дома, который просто стоит у дороги. На первом этаже мужики копаются в гараже, никакого забора или лужайки между домом и дорогой нет. Просто бетонная коробка. Во дворе пасется корова, через два дома начинаются джунгли, но вокруг дороги кипит жизнь, шумят тачки, Аиша нас встречает с ребенком на руках. Ее квартирка небольшая, все тут выглядит (или просто прикидывается) совершенно традиционным.

При этом это молодая довольная жизнью девчонка — еще и довольно известный занзибарский диджей, она явно рада тому, что Занзибар развивается, все меняется, традиционное умирает, что-то новое приходит, туризм набирает обороты. С порога понятно — она представляет собой другой молодой Занзибар, сильно отличный от того, который мы увидели в гостях у моряка, который строит лодки.

После того, как мы поговорили с Аишей в ее доме, Кирилл и Лена решили снять несколько кадров с ней в джунглях — они буквально начинаются в нескольких шагах от ее пасущейся коровы. Пока ребята таскают оборудование и возятся с построением идеального леского кадра, давайте поговорим о местной музыке.

Оказалось, что Занзибар и вообще Танзания — очень музыкальные регионы, наплодившие сонмы разных традиций. Начнем хотя бы с такого простого факта: Фредди Меркьюри родился на Занзибаре. Разбираться в этом наследии можно довольно долго, но мы с вами посмотрим сегодня на три абсолютно точно интересных явления и их героев. Может быть, что-то из этого осядет и в вашей медиатеке.

Taarab. Начнем с базы. Вообще-то это стиль музыки, который популярен по всему Берегу Суахили — от севера Кении до юга Мозамбика, а иногда и глубже на материке — например, в Уганде. Но на Занзибаре он расцвел самым пышным образом, превратившись в статью местного экспорта. Таараб — это буквально все со всем: африканский джаз, египетские струнные, индийские мелодии, исламские вокальные традиции, — можно продолжать долго, но точный состав коктейля зависит часто от конкретного исполнителя.

Zenji flava. Тут все проще, но история для Занзибара очень важная. Zenji — так местные называют Занзибар на жаргоне. Flava — от слова «вкус». Zenji Flava — значит «Со вкусом Занзибара». Это местный стиль хип-хопа, который — в отличие от материкового bongo flava — пропитан влиянием на него традиционной занзибарской музыки таараб. Ее тут не всегда слышно, но в классическом рецепте она есть.

Sengeli. Пока устаревающая модель европейского андердога все еще грустит в очереди на техно-фестиваль, молодой глобальный юг сжигает калории под новую волну клубной электроники. И это она. Сенгели — это своего рода танзанийский ответ латиноамериканскому бэйли-фанку. Эти и другие стили, судя по всему, сейчас быстро растекаются по потным вечеринкам тропического пояса, но почти не долетают до европейских клубов и фестивалей.

В это время мы уже успели снять Аишу в лесу, поздоровались с группками детей, снующих по тропинке в чащу и обратно, и даже успели с ними немного покривляться — просто потому что это весело. Теперь едем в город — просто потому что это красиво. Физически на самом Занзибаре есть старая часть города, которая называется довольно просто — Стоун Таун. Для Африки сохранившийся древний город — невероятная редкость, так что Стоун Таун особенный, и вообще-то он сам по себе заслуживает как минимум недельного погружения в его самые темные переулки.

Персидские и индийские купцы, которые когда-то первыми стали селиться на Занзибаре, постепенно превратили его в торговые ворота в Африку, принесли с собой культуры своих городов, архитектурные и пластические традиции, которые тут зажили своей жизнью. Из Индии приехала и укоренилась идея ставить огромные тяжеленные двери из дорогих пород тика и красного дерева. Они изготавливаются вручную, обрабатываются долго, а стоят невероятно дорого. И тогда между купцами Занзибара началась гонка вооружений, которая позволила этой традиции расцвести полноценно — каждой семье нужна такая дверь!

В общем, эта традиция никуда не делась. На Занзибаре все еще более 500 таких дверей, хотя их можно было бы продать коллекционерам искусства. Цены начинаются от 10 000 долларов, что для занзибарца звучит как невероятное состояние. Но местные жители хранят свои двери, а иногда даже заказывают новые.

ЮНЕСКО на всякий случай внесло именно феномен дверей в список всемирного наследия — учитывая, что Стоун Таун и так в нем.

Безумный интерес представляет для меня одна деталь. Почти на каждой такой двери есть металлические шишечки или колышки по всей площади. Что это такое? Дело в том, что индусу Х века приходилось у себя на родине проектировать дом и двери таким образом, чтобы защитить жилище от атаки боевых слонов. На Занзибаре он стал ставить двери такие же, как на родине, и эта идея пережила тысячу лет и дошла до нас с вами. Сегодня вряд ли можно представить на Занзибаре атаку боевых слонов, но, если что, — город к ней готов!

Занзибар мне кажется особенным, ни на что не похожим островом и культурно, и визуально, и с точки зрения животных, — вообще тут, честно говоря, глазу почти не удается зацепиться ни за что знакомое. Большинство и европейцев, и россиян размышляют понятием «Тропики» и понятием «Африка». Но это и не совсем Африка, и не очень-то тропики. Это же вообще-то огромный древний коралловый риф, который очутился над водой из-за того, что много тысяч лет назад уровень Индийского океана опустился примерно на 5−6 метров. Риф, конечно, умер, но родился Занзибар.

Мы заканчиваем вечер в ресторане, который находится наверху одной из самых высоких башен Стоун Тауна — Emerson on Hurumzi. Много лет подряд во времена арабских купцов эта башня была гостиницей для бизнесменов. Сюда приезжали заключать контракты, вести серьезные переговоры, получать или вкладывать инвестиции на острове, который служил воротами в Африку. Теперь на самом верху находится ресторан — прямо на крыше могут усадить человек 15, не больше — хотя бы поэтому ужин будет особенным. С башни видно храмы абсолютно всех конфессий — это служило своего рода отправной точкой в любых переговорах. Но сейчас башня служит скорее демонстрацией глубины культурного котла, в котором мы оказались. Солнце садится прямо в море, окрашивая в красный паруса лодок дау, уходящих на ночную рыбалку.

Первое утро на яхте обычно все медленно привыкают к новому режиму дня и ночи, но сегодня вся команда вскочила в пять, чтобы выполнять задание, которое с Маврикия прислала нам моя жена София. А все потому что София простые задания не выдает!

Дело такое: к нам летит самая яркая за 30 лет комета со сложным названием Цзыцзиньшань — ATLAS. Ее открыли китайские ученые, а потом потеряли, а потом снова увидали ребята из Южной Африки из обсерватории Атлас, и вот мы здесь. Команда авантюристов, которая вместе со мной заселилась на лодку и переставила ее к необитаемому острову на якорь, об этом пока ничего не знает.

Не было точно понятно, хватит ли новой комете запала прорваться мимо Солнца, но она все-таки смогла, и теперь подбирается к Земле со стороны как раз южного полушария, так что вчера ее видела София над нашим балконом на Маврикии, а сегодня мы ровно за тем же встали в пять утра: чтобы поймать небольшое окно, во время которого комета уже поднялась над горизонтом, но еще не засвечена зарей.

Признаюсь сразу: задание у Софии и правда непростое. Луна предательски мешает своим светом, облако лезет закрыть зону предполагаемой видимости кометы, а потом уже без очереди куда-то прется Солнце, будто вызванное нашим ранним подъемом. Зрелища, как на профессиональных фотографиях, не получилось, но все-таки комету мы рассмотрели — еле уловимый блеск прорвался из глубин космоса, пролетел мимо Солнца, но и добрался к нам на необитаемый островок рядом с Занзибаром.

Самое в этом во всем главное, конечно, церемония рассвета. Вся команда, как завороженная, смотрит на свет, все наслаждаются, честно говоря, пустотой.

Почти в полной темноте я пошел на нос яхты, чтобы там караулить рассвет. Рассвет на яхте — это не только красиво. Это еще и по-настоящему священное или даже сакральное явление. Кроме того, что мы видим чудо, и даже кроме того, что во время рассвета происходит все самое интересное, есть в этом еще одно магическое действие. Дело в том, что все, кто смог проснуться рано, чтобы на рассвет посмотреть, будто бы становятся тайными свидетелями, которых объединяет маленький секрет. Образуется команда внутри команды. Я вижу не только, как небо разукрашивается в алый и как звезды уступают место первым лучам, но я еще вижу, как эти цвета отражаются в глазах Кирилла, Адель и Юли, — и теперь до конца дня мы будем знать, что вместе видели секрет, рассказать о котором другим не получится, потому что вербально он не передается. Им можно поделиться только с теми, кто сам это видел.

Наблюдая за тем, как сонные рыбаки наперегонки с изящными белыми цаплями выходят на рыбалку, я пытался успеть собрать в кучу свои заметки — буквально записывал мысль из предыдущего абзаца. Отрываю я взгляд от очередного текста в телефоне, и ровно в этот момент — как исполинские летающие ящеры — надо мной пролетают два священных ибиса. Огромные птицы, которых ни с кем другим не спутать: черный длинный клюв, белые крылья, розовые подмышки, — невероятно красивое существо, которое сейчас не так-то часто можно встретить. Забавное совпадение в том, что виноваты в проблемах ибисов именно тексты! Так что я чувствую себя пойманным с поличным.

Почему вообще один из видов ибиса называется священным? У моды на ибисов огромная история, охватывающая почти всю античную эпоху. Когда древние египтяне поняли, что прибытие на берега Нила перелетных ибисов предсказывает его скорый разлив, они сразу же стали этим самым ибисам поклоняться. Но на этом история только начинается. Ибис долго занимал место любимой птицы в культуре египтян, пока в один прекрасный момент египтяне ни изобрели калям — специальную тросточку для письма на папирусе. Тут-то все и закрутилось. Уж больно похож клюв, который птица опускает в болото в поисках лягушек, на калям, который писец макает в чернила. Очевидно, что ибис связан с папирусом, письмом, мудростью и, конечно, богом мудрости Тотом.

Тота мы знаем как бога с головой ибиса. Даже его имя в текстах пишется через иероглиф в форме ибиса. Ибисов стали почитать особым образом — стали отправлять их в загробный мир к Тоту, перед этим мумифицируя пойманную птичку. Пришедшие позже в Египет греки не только принесли свою эллинскую культуру, но и увезли кое-что к себе. Например, моду на священных ибисов. Так что мумии птиц находят даже в Фифах. Пришедшие в Грецию римляне тоже не смогли устоять перед ибисами — на раскопках в Помпеях все еще находят мозаики с ибисами, ставшими частью культа женственности и мудрости.

Но интересно, что с падением Рима закончилась и мода на ибисов. В средние века забыли не только про философию, но и про птицу. И вспомнили только вместе с приходом Возрождения, художники которого брали на вооружение все античные образы один за другим. Только в XIX веке спрос на египтологию привел ученых к вопросу: кто же все-таки хранится в этих глиняных колбах. Кроншнеп? Аист? Цапля? Тут на арену выходит человек невероятной воли и невероятной страсти к Египту — Наполеон Бонапарт. В свою египетскую кампанию тот пригласил натуралиста Жюля Савиньи. Именно он и подтвердил: та птица, что на иероглифе — это ибис. И с этих пор этот конкретный вид будет называться священным.
Надо заметить, что ибиса найти в виде мумии проще, чем живьем. Хотя раньше он водился даже в египетских городах вокруг Нила. Например, в Саккаре в гробнице нашли около двух миллионов мумий ибиса. Вы это представляете себе вообще? Скорее всего, вы столько голубей не сосчитаете, а тут птица размером с вертолет. В Туна-эль-Гебель (это южный Египет) — 4 миллиона. Древние египтяне так сильно хотели заполучить мудрость всех текстов в мире, что любимую птицу, опускающую клюв в болото, как писарь свой калям в чернила, истребляли в промышленных масштабах. И всех, конечно, отправляли в загробный мир — на служение богу Тоту.

Интересно, как мы все, вскочившие в темноте, чтобы встретить рассвет, хотим мы того или нет, стали свидетелями еще и этой истории — пережившей тысячи лет и оказавшейся рядом с нами на Занзибаре. Интересно также заметить и то, как парусная яхта помогает рисовать облик мест, в которых мы путешествуем. Оказаться на яхте свидетелем чего-то магического уж очень легко — достаточно оторваться от телефона и посмотреть в нужную сторону. Искренне надеюсь, что пролетающие над нами священные ибисы смотрят, как я пишу этот текст безо всяких чернил и калямов, и обязательно одобрительно кивают — теперь можно макать свой клюв в Занзибарское болото и не бояться отправиться на тот свет. Лишь бы не исчезло само болото!

Очень красиво мы проходили мимо Стоун Тауна — идем на юг Занзибара. Все те здания, которые вчера казались огромными и какими-то просто молчаливыми достопримечательностями на улицах, теперь смотрят на нас — будто передают привет, А может, и вовсе зазывают. Все башни выглядят как смотровые или маяки. Вообще старые морские города — специфическое зрелище, о котором почти никто не знает. Такие города чаще всего специально проектировались так, чтобы правильно выглядеть именно с воды. Они же встречают и провожают моряков. Со Стоун Тауном то же самое — только сейчас что-то становится понятно о том, как был придуман этот город.

Еще надо признаться в том, что я не ожидал утром вокруг Занзибара такого невероятного трафика. С 6 утра рыбаки снуют туда-сюда, куча лодочек на моторе и на парусе, с сеткой и с удочкой. И все тащат рыбу в город с одной простой целью — чтобы свежий улов как можно скорее оказался на центральном рынке.

Пока мы двигались в интенсивном трафике, я передал управление Юле. Юля с небольшой опаской, но быстренько взялась за дело. Когда вышли из трафика, Юля стала учить управлению Марал. Сейчас они сидят и вдвоем управляют яхтой посреди каких-то неизведанных земель и морей. Первый раз в Индийском океане, точно первый раз в проливе между Занзибаром и Танзанией. Девчонки, которые еще вчера как будто бы сидели в офисе на зум-колах, управляют здоровенным судном, которое тащит нас на юг Занзибара в места, в которых никто не был — не только из нас, но и их всех моих друзей и знакомых. Наша цель на сегодня — залив Менай.

К 10:30 мы пришли на первую точку — для передышки на купание. Это песчаная банка рядом с островом Квэли. Остановимся на этом месте поподробнее. Мы с вами уже обсудили: Занзибар — это огромный коралл. Грубо говоря, это Большой Барьерный риф доисторических времен, который всплыл над водой. Все соседние мелкие островки — той же природы. Но на все эти исполинские кораллы приливными течениями намывает песок. Порой совсем неровно и неодинаково — как слишком большой кусок масла неравномерно намазывается ножом. Так вот вокруг Занзибара полно так называемых песчаных банок — это настоящие острова из мелкого кораллового песка, которые всплывают во время отлива и снова погружаются под воду в прилив. Настоящее чудо, сродни всплывающему динозавру: из-под воды показывается остров, и у нас есть несколько часов, чтобы на нем погулять по земле, которая только что была морским дном.

Мы кидаем якорь в трехстах метрах от этой банки. Сразу за нами — кавалерия из десятков туристических дау. Маленькая песчаная банка за 40 минут заполняется лодками и туристами доверху. На тузике можно мчать прямо в берег, который довольно резко уходит под воду, никаких опасностей нет. Но если бы прийти на часок раньше, тут была бы идиллия. Вода совершенно невероятного цвета и прозрачности, у берега потрясающий снорклинг: огромные морские звезды, лопухи кораллов, стайки макрелей, дартов, губанов и даже крупных тунцов.

В 12:30 начинает раздувать бриз, которого нет в прогнозе. 11 узлов в сторону острова. Волны почти нет, так что мы продолжаем стоять около острова, постепенно уходящего под воду. Совсем скоро окажется, что мы стоим на якоре просто посреди моря. Вся команда купается, Кирилл заставляем меня нырять, чтобы снять несколько кадров под водой, половина команды буквально валяется, разморенные жарой, купанием и ранним подъемом.

К 14:00 остров полностью исчезает, и начинает приходить небольшая волна. Мы поднимаем якорь и продолжаем путь в глубину залива. Грот ставить лень — настолько небольшой бриз не даст пойти на парусах, так что я совмещаю мотор и стаксель. Но как только мы проходим линию острова Пунгуме, начинает уверенно дуть около 17 узлов с юга. Грот, затем снова открываем стаксель, — все быстро, и все слегка гремит. И тут же воцаряется тишина — отключенный мотор перестал шуметь, лодка взяла уверенный ход вдоль волны. Мчим.

Мы пулей пролетели весь залив, зашли по ветру в самую его глубину, укрылись от ветра за островом, к которому даже не собирались подходить, свернули паруса и кинули якорь. Кажется, мы снова в каком-то месте, о котором еще тридцать минут назад не знали примерно ничего.

Встали в полной темноте на северо-западе Бави. Мимо пролетают рыбаки, которые не утруждают себя даже тем, чтобы включить хоть какой-то огонь. Это их море, они тут рыбачат последнюю тысячу лет, и кто я вообще такой, чтобы требовать от них соблюдать правила. Но точно не хотелось бы ни в кого из них врезаться.

Сегодня все встали в шесть утра и собрались на стихийную планерку всей командой (ну, почти): приключения — это все-таки совместное творчество. Обсудили маршрут, планы на день и решили высадиться на загадочный необитаемый остров, потом на заброшенный пляж на севере острова Тумбату, потом попробовать зайти в деревню местных рыбаков, если успеем.

Мы тут не только ради того, чтобы снять кино. Хотя им Кирилл и Лена в режиме невидимого наблюдателя заняты каждый день. Мы здесь, во-первых, из любопытства. Нет никаких оснований думать, что основанный почти тысячу лет назад торговый форпост, переживший невероятную историю и смешение культур, окажется неинтересным местом. Тем более, что на яхте мы можем его изучать не с позиции пробкового шлема, заказывающего дайкири на первой линии дорогих отелей, а с позиции честного наблюдателя, прибывающего в каждое новое место ровно так, как и тысячу лет назад — из моря. Во-вторых, мы тут, чтобы проложить путь другим путешественникам. Из моих знакомых на яхте по Занзибару не ходил никто, и это делает приключение особенно интересным.

Высаживаемся на необитаемом острове, который вроде бы в центре всех туристических маршрутов, но на нем ни души. Нетронутые гнезда разнообразных морских птиц говорят нам о том, что тут всегда так. В отлив он становится похож на гриб, а по отливной зоне можно пешком пройти на соседний остров.

Высадка на обнажившийся на отливе коралловый остров — это нечто. Как будто мы пешком бродим по тем местам, где Кусто снимал свои фильмы под водой. На литорали, откуда только что ушло 4 метра воды, живут крабы, морские звезды, моллюски тысяч видов, морские огурцы и ежи.

Идем на Кендву, чтобы разок окунуться в цивилизацию. Это один из самых популярных пляжей Занзибара. Говорят, это самый белый пляж Африки. Вода стала в вечернем свете какой-то зимней. Раздуло 10 узлов ветра, но он дует ровно в нос, обойдемся без парусов.

Очень странно вернуться в цивилизацию. Тем более, в такую туристическую. Вообще непонятно, зачем тут находиться. Как будто попал на вечеринку, где никого не знаешь.

Проснулись мы настолько рано, что курортный берег в это время кажется отключенным от розетки — на берегу ни души, гидроциклы молчат, туристические кораблики привязаны к своим буйкам, даже поддельные масаи еще не бродят по берегу и не пытаются продать нам шлепки или часы. На воде ситуация обратная — мимо нас, мерно болтающихся на якоре, проскальзывают рыбаки, которые сидят на лодках огромными толпами, человек по двадцать. Одни не реагируют никак, другие приветствуют или кричат в шутку «Акуна матата». Мы спешим к ним присоединиться, потому что нам нужно проделать большой путь к моменту, когда туристические кораблики проснутся и начнут свою хаотическую возню.

Юля на руле, Марал сидит рядом и ждет своей очереди. Мы огибаем огромный коралловый риф, которым буквально обернут, как упаковкой, весь север Занзибара. На его краю образуется волна — океанская водная масса врезается в подводный коралловый сад с такой силой, что огромная часть этой воды буквально выскакивает вверх. Можно было бы серфить.

С другой стороны от рифа все море в парусах. Ощущение, что тут идет какая-то не то регата, не то парад. Но нет — это рыбаки, выходившие мимо нас из гавани, открыли паруса и летят на них в безбрежный океан в поисках крупной рыбы. Честно говоря, невероятно интересно путешествовать под парусом в регионе, в котором парус все еще настолько развит в качестве важного инструмента. Под парусом ходят на материк, перевозят грузы, торгуют, ловят рыбу, катают туристов, гоняют в гости к маме. Парус тут — это сродни грамотности. В Средиземном море уже не найти мест, где парус бы использовался настолько честно. В Италии, Турции или Греции он скорее служит образом для фотографий, чем промысловым инструментом. В греческой гавани мужики в порту скорее чинят движок, чем зашивают паруса. А тут все наоборот — ровно как это было последние тысячу лет.

Остров Мнемба — микроскопический, как бриллиант, кусочек суши, который стоит отдельно от Занзибара рядом с его восточным побережьем. Как и положено единственной в своем роде драгоценности, Мнемба не раз переходила из рук в руки, так что принадлежит остров частным лицам. Последний переход был из рук королевы Елизаветы в руки Билла Гейтса. Сейчас бриллиант числится за ним.

Но самое главное в Мнембе находится не на острове: это его уверенный фундамент — невероятного размера цветущий и живой коралловый риф, который привлекает сюда и дельфинов, и акул, и дайверов, и скатов, и жен олигархов, и даже нас с вами. Сегодня мы направляемся туда.

На подходе к Мнембе уже заметно, насколько акватория становится живой. Первыми показываются крачки. Причем сразу трех видов: коричневая, малая и обыкновенная. Их стаи буквально закрывают солнце — птицы слетаются в одно и то же место со всех сторон океана и стрелами падают в воду. Это косяк макрели прижался к поверхности, так что птицы могут начинать охоту.

Зрелище потрясающее. Но самое интересное находится под водой. Почему макрель вообще решила прижаться к поверхности? Потому что с глубины ее гонит крупный хищник, выхватывающий из косяка самых неповоротливых особей… И скоро мы его увидим.

Мы кидаем якорь на самом краю рифа — где его стена поворачивает с запада на восток, образуя своего рода подводный склон этой живой горы. Это место тут называют «Сад в горах», потому что это глубоководное ущелье все цветет, покрыто всеми видами кораллов на свете и таит в себе самую разнообразную жизнь, находящую тут убежище. Королевские рыбы-попугаи объедают краешки камней, на склонах сидят крылатки, тунцы-подростки стеной проносятся на глубине, под камнем мы с Юлей обнаруживаем осьминога, Кирилл пытается нырять с камерой, чтобы снять на видео очередного зверя, рыбы-единороги подплывают к нам огромной стаей и будто тычут в нас копьями фаланги, спинорог гоняет всех вокруг камня, который облюбовал, кузовки смотрят на меня своими дурными глазами, — в одну и ту же секунду у каждого члена нашей команды происходит свое личное приключение, не похожее на то, что в этот же момент чувствует и видит сосед.

Мы очухиваемся уже на лодке и наперебой начинаем рассказывать друг другу обо всем, что видели. Взрослые продакт-менеджеры, стоматологи, бизнесмены и режиссеры превращаются в детей, и за этим чудом наблюдать не менее интересно, чем за цветением мерцающих кораллов.

Закончу этот дневник на одной важной для себя самого заметке. Стоять ночью посреди кораллового лабиринта на якоре — это космическое удовольствие. В прямом смысле. Для меня необычно защищаться от волны ни островом, а подводным рифом. Ощущение, что ты просто стоишь посреди бескрайнего океана, и со всех сторон только вода. Когда спускается темнота, становится неясно, где заканчивается небо и начинается море. Лишенное засветки небо обнажает невероятной яркости Млечный путь. Ночная рыба выходит на охоту — тут и там слышно плеск воды. Оживает и океан, и небо, и даже что-то внутри, — складывается ощущение, будто ты стал невольным участником процесса, который обычно не пускает к себе лишних свидетелей.

Чувствуешь, как все вокруг оказалось неожиданно живым и неожиданно важным. Можно ли об этом рассказать или написать что-то новое? Уверен, что нет. Но наша задача привезти домой не факты и не научную статью. Наша миссия — новая точка зрения и новые отношения с миром, который оказывается источником бесконечной магии. Эта самая магия вполне может оставаться невидимой для большинства людей, но для этого-то и нужны мы: те, кто первыми разберутся, куда смотреть. Так что встретимся под парусом, друзья, и во всем обязательно разберемся.