ТЕКСТ АЛЕКСЕЙ ТАРХАНОВ
ФОТО АНАСТАСИЯ ЛИСИЦЫНА

Ольга Голованова-Кошлякова и Валерий
Кошляков на фоне ра-
боты «А.М. Горький
на вилле Юпитера
на Капри», 2024.

WoL №10 2025

ХУДОЖНИКИ

художественный сквоттер, провин-
циал из Ростовской области поко-
рил в 1990-х Москву своими архитек-
турными пейзажами, написанными
на побитом картоне, напоминавшем
фактурой жёлтый архитектурный из-
вестняк. Поражало удивительное
единство темы и материала, игры и
невероятной серьезности, веселья и
отчаяния, созидания и разрушения.
Упаковка: картон, скотч, оберточная
бумага — внешность, эфемерность
— вдруг обрела у него содержание.
.....«Картон — продукт цивилизации,
он сделан, чтобы исчезнуть. Я нахо-
дил его прямо на улицах, считая дра-
матичнее любого холста, тем более
что холст тогда был для меня ро-
скошью", — Кошляков до сих пор
внимателен к следам времени: он
пишет на досках и картонках, на сте-
нах, на облупившейся штукатурке. «Я
устал от галерей, — говорит худож-
ник, — от их белых пространств, ко-
торым все едино. Мне нравится то,
что тронуто временем. Это само по
себе уже стало искусством, и, конеч-
но, такого цветного облупившегося
потолка, как в разрушенном замке,
мне не написать — это мне не по та-
ланту!"
.....«Наша первая мастерская распола-
галась в Couvent des Récollets, фран-
цисканском монастыре XVI века,
прямо под сводом колокольни. Там
Валерий создал свой масштабный
проект «Империя культуры», кото-
рый был показан в замечательной
часовне Святого Людовика в Сальпе-
триере. Я была куратором этой вы-
ставки, — рассказывает Ольга. — Я за-
кончила в Париже Национальную
школу администрации — ENA, зани-
малась продвижением русских ху-
дожников во Франции и работала
директором галереи. Этот проект
стал родоначальником всех даль-
нейших выставок мужа именно в та-
ких одухотворенных пространствах,
где сочетаются живопись, дух и
мощь архитектуры". Валерий и Оль-
га не раз с тех пор осваивали старые,
иногда полузаброшенные, но эмоци-
онально заряженные и совсем не
выставочные здания, занимая то ба-
зилику францисканского монастыря
возле Сорбонны, то залы разрушаю-
щегося замка XIX века Франконвиль
под Парижем.
.....Кошлякову важно тактильное ощу-
щение времени. Даже когда он пи-

огромных выставок, к которым он
успел привыкнуть.
.....Валерий Кошляков, как и многие из нас, сейчас пребывает в растерянности. Но это необыкновенно деятель-
ная, мобилизующая растерянность,
которая выливается в дни и часы ра-
боты и живописные метры, пусть он
и ворчит нам сейчас для видимости:
«Кому это все нужно». Его любимая
история дала крутой поворот. По
миру вслед за Чумой скачет Война, а
вдали маячат на своих любимых
коньках Голод и Смерть, но весь этот
Апокалипсис с его всадниками —
привычный образ для классическо-
го художника, почти домашний.
.....Нет худа без добра. Гробница на
холсте ветшает, а вот Париж хороше-
ет: даже к Валерию Кошлякову в ма-
стерскую пришло метро. Раньше к
нему надо было шагать от конечной
станции «Сиреневые ворота» — с по-
этическим названием и очень проза-
ическим населением. Теперь выплы-
ваешь прямо из-под земли к
странному зданию, где он работает с
2007-го, — сплошь из черного зер-
кального стекла, ни дать ни взять за-
вод Илона Маска, где выпускают ро-
ботов.
.....За одной из дверей псевдофабрич-
ного корпуса — настоящая москов-
ская мастерская. С бетонными стена-
ми, трубами под потолком, банками
красок на столах. Заставлена десят-
ками холстов — лицом к стене, с за-
манчивыми названиями на обороте.
Завалена стопками книг и вырезок.
Украшена с бору по сосенке анти-
кварной мебелью, которую Кошля-
ков находит на парижских улицах,
давая ей вторую жизнь. Еще одна
вещь, которую он тащит домой с ули-
цы, — выброшенные альбомы по ис-
кусству. Их больше никто не читает,
неужели место им на свалке? «Как
можно! Такое нельзя выкидывать! —
возмущается Кошляков, в детстве из-
учавший мировую живопись лишь
по репродукциям из «Огонька». Он
переживает за каждую выброшен-
ную книгу как за свою и видит в этом
инфернальное свидетельство того,
что живопись больше никого не ин-
тересует. И тут он совершенно не
прав, пусть хоть на себя посмотрит.
.....Откуда ни посмотри, он самый из-
вестный, самый отдельный, ни на
кого не похожий из наших совре-
менных художников. Явившись с юга,

Огромная картина, составленная из
нескольких подрамников, поднима-
ется под пятиметровый потолок. Это
многоярусный храм со сложными
скульптурными композициями: ба-
рельефами, фризами, битвами, про-
цессиями, величайшими событиями
— память их бессмертна, кто теперь
разберет. Ни рук, ни лиц не разли-
чить — они обтерты ветром до состо-
яния песчаных обмылков.
.....Пейзаж выглядел бы даже слишком
нравоучительно, не будь написан с
такой нежностью. Никакой печали
по ушедшему миру, суеты сует и
memento mori. «Вот чья-то гробница,
— объясняет Кошляков. — Из светло-
го песчаника. Камень облупился, по-
трескался, вместе с героями. Подви-
гов не разобрать. Не битва, а
мужской балет в современном сти-
ле".
.....Его картины однажды сравнили со
сном, который снится студенту нака-
нуне экзамена по истории искусств.
Валерий Кошляков заносит в свой
памятный лист многое из того, что
исчезло, потеряло смысл — уже в
наши дни или гораздо раньше: ста-
линские высотки, римские форумы,
барочные интерьеры, парадные пор-
треты великих вождей. Не нынеш-
них, а прежних, вроде солдатского
императора Веспасиана, который го-
разд и воевать, и собирать деньги,
которые не пахнут.
.....Во Францию он впервые попал в
1993-м, переехал в Париж в 2004
году, после трехлетнего пребывания
в Берлине — и остался здесь, встре-
тив здесь свою жену Ольгу, ставшую
матерью его сыновей и соавтором
его проектов. Материала много, Ко-
шляков пишет не останавливаясь,
переходя от серии к серии, от идеи к
идее, потому что сейчас его ничто не
ограничивает. Пред ним нет обозри-
мых дедлайнов, больших заказов,
огромных выставок, к которым он
успел привыкнуть.
.....Валерий Кошляков, как и многие из
нас, сейчас пребывает в растерянно-
сти. Но это необыкновенно деятель-
ная, мобилизующая растерянность,
которая выливается в дни и часы ра-
боты и живописные метры, пусть он
и ворчит нам сейчас для видимости:
«Кому это все нужно». Его любимая
история дала крутой поворот. По
миру вслед за Чумой скачет Война, а
вдали маячат на своих любимых
коньках Голод и Смерть, но весь этот
Апокалипсис с его всадниками —
привычный образ для классическо-
го художника, почти домашний.
.....Нет худа без добра. Гробница на
холсте ветшает, а вот Париж хороше-
ет: даже к Валерию Кошлякову в ма-
стерскую пришло метро. Раньше к
нему надо было шагать от конечной
станции «Сиреневые ворота» — с по-
этическим названием и очень проза-
ическим населением. Теперь выплы-
ваешь прямо из-под земли к
странному зданию, где он работает с
2007-го, — сплошь из черного зер-
кального стекла, ни дать ни взять за-
вод Илона Маска, где выпускают ро-
ботов.
.....За одной из дверей псевдофабрич-
ного корпуса — настоящая москов-
ская мастерская. С бетонными стена-
ми, трубами под потолком, банками
красок на столах. Заставлена десят-
ками холстов — лицом к стене, с за-
манчивыми названиями на обороте.
Завалена стопками книг и вырезок.
Украшена с бору по сосенке анти-
кварной мебелью, которую Кошля-
ков находит на парижских улицах,
давая ей вторую жизнь. Еще одна
вещь, которую он тащит домой с ули-
цы, — выброшенные альбомы по ис-
кусству. Их больше никто не читает,
неужели место им на свалке? «Как
можно! Такое нельзя выкидывать! —
возмущается Кошляков, в детстве из-
учавший мировую живопись лишь
по репродукциям из «Огонька». Он
переживает за каждую выброшен-
ную книгу как за свою и видит в этом
инфернальное свидетельство того,
что живопись больше никого не ин-
тересует. И тут он совершенно не
прав, пусть хоть на себя посмотрит.
.....Откуда ни посмотри, он самый из-
вестный, самый отдельный, ни на
кого не похожий из наших совре-
менных художников. Явившись с юга, художественный сквоттер, провин-
циал из Ростовской области поко-
рил в 1990-х Москву своими архитек-
турными пейзажами, написанными
на побитом картоне, напоминавшем
фактурой жёлтый архитектурный из-
вестняк. Поражало удивительное
единство темы и материала, игры и
невероятной серьезности, веселья и
отчаяния, созидания и разрушения.
Упаковка: картон, скотч, оберточная
бумага — внешность, эфемерность
— вдруг обрела у него содержание.
.....«Картон — продукт цивилизации,
он сделан, чтобы исчезнуть. Я нахо-
дил его прямо на улицах, считая дра-
матичнее любого холста, тем более
что холст тогда был для меня ро-
скошью", — Кошляков до сих пор
внимателен к следам времени: он
пишет на досках и картонках, на сте-
нах, на облупившейся штукатурке. «Я
устал от галерей, — говорит худож-
ник, — от их белых пространств, ко-
торым все едино. Мне нравится то,
что тронуто временем. Это само по
себе уже стало искусством, и, конеч-
но, такого цветного облупившегося
потолка, как в разрушенном замке,
мне не написать — это мне не по та-
ланту!"
.....«Наша первая мастерская распола-
галась в Couvent des Récollets, фран-
цисканском монастыре XVI века,
прямо под сводом колокольни. Там
Валерий создал свой масштабный
проект «Империя культуры», кото-
рый был показан в замечательной
часовне Святого Людовика в Сальпе-
триере. Я была куратором этой вы-
ставки, — рассказывает Ольга. — Я за-
кончила в Париже Национальную
школу администрации — ENA, зани-
малась продвижением русских ху-
дожников во Франции и работала
директором галереи. Этот проект
стал родоначальником всех даль-
нейших выставок мужа именно в та-
ких одухотворенных пространствах,
где сочетаются живопись, дух и
мощь архитектуры". Валерий и Оль-
га не раз с тех пор осваивали старые,
иногда полузаброшенные, но эмоци-
онально заряженные и совсем не
выставочные здания, занимая то ба-
зилику францисканского монастыря
возле Сорбонны, то залы разрушаю-
щегося замка XIX века Франконвиль
под Парижем.
.....Кошлякову важно тактильное ощу-
щение времени. Даже когда он пи-

Огромная картина, составленная из
нескольких подрамников, поднима-
ется под пятиметровый потолок. Это
многоярусный храм со сложными
скульптурными композициями: ба-
рельефами, фризами, битвами, про-
цессиями, величайшими событиями
— память их бессмертна, кто теперь
разберет. Ни рук, ни лиц не разли-
чить — они обтерты ветром до состо-
яния песчаных обмылков.
Пейзаж выглядел бы даже слишком
нравоучительно, не будь написан с
такой нежностью. Никакой печали
по ушедшему миру, суеты сует и
memento mori. «Вот чья-то гробница,
— объясняет Кошляков. — Из светло-
го песчаника. Камень облупился, по-
трескался, вместе с героями. Подви-
гов не разобрать. Не битва, а
мужской балет в современном сти-
ле".
.....Его картины однажды сравнили со
сном, который снится студенту нака-
нуне экзамена по истории искусств.
Валерий Кошляков заносит в свой
памятный лист многое из того, что
исчезло, потеряло смысл — уже в
наши дни или гораздо раньше: ста-
линские высотки, римские форумы,
барочные интерьеры, парадные пор-
треты великих вождей. Не нынеш-
них, а прежних, вроде солдатского
императора Веспасиана, который го-
разд и воевать, и собирать деньги,
которые не пахнут.
.....Во Францию он впервые попал в
1993-м, переехал в Париж в 2004
году, после трехлетнего пребывания
в Берлине — и остался здесь, встре-
тив здесь свою жену Ольгу, ставшую
матерью его сыновей и соавтором
его проектов. Материала много, Ко-
шляков пишет не останавливаясь,
переходя от серии к серии, от идеи к
идее, потому что сейчас его ничто не
ограничивает. Пред ним нет обозри-
мых дедлайнов, больших заказов,

WoL №10 2025

ХУДОЖНИКИ

Парижская мастер-
ская художника.

WoL №10 2025

ХУДОЖНИКИ

Работы Валерия Кошлякова. «Нотр Дам», 2024. «Парижское утро 1937 года», 2025.
Валерий Кошляков в своей мастерской в бывшем францисканском монастыре Couvent des Récollets в Париже, 2004 (фото Глеба Косорукова).

133

Работа Валерия Кошлякова «Гробница», 2024–2025.

WoL №10 2025

ХУДОЖНИКИ

няет Кошляков. — Три строки, и как в
бронзе вычеканил: «Река времен в
своем стремленьи уносит все дела
людей». Художнику так нельзя. Как я
это покажу? Как мне это передать?
Чем это передать? Масса формаль-
ных вопросов, целый мир вопросов,
с которыми надо как-то справиться,
пробуешь по-разному, трудно оста-
новиться». Он рассказывает о том,
как ему приходится бороться со сво-
им умением рисовать: «Рисунок —
главный враг живописи». В своей ма-
стерской у «Сиреневых ворот» он
переживает конец великой истории.
«Архитекторы уничтожены. Художни-
ки и скульпторы в освоении новых
архитектурных пространств отодви-
нуты. Всем занимаются дизайнеры,
которые все портят». Но у него есть
надежда. Новый проект: купить ста-
рую фабрику в итальянской провин-
ции и сделать там свое, почти рели-
гиозное художественное
пространство. «Все меня отговари-
вают, но что-то же нужно делать!»

рист». Это ведь хорошо, потому что
только культурный турист способен
увидеть, полюбить, определить и на-
звать по имени культуру, в которой
живут, ее не замечая и не понимая,
дети аборигенов. Москвичи когда-то
заново увидели его глазами Москву,
парижане могут наконец-то полюбо-
ваться Парижем.
.....Его новая серия посвящена «Рабо-
чему и колхознице», столкновению
русского мира с Европой. Картина
называется «Парижское утро 1937
года». Он пишет «гигантов» Веры Му-
хиной не с наступательных ракурсов
Родченко, а ближе к Ричарду Нэйпи-
еру, как бы случайно, сзади, сочетая
их с видами парижских мансард или
с силуэтом Эйфелевой башни. Рабо-
чий с колхозницей созерцают у него
старый прекрасный мир, как косми-
ческие пришельцы, но явно не вра-
ги. На одну тему пока что три вари-
анта — на самом деле три готовых
работы; может быть, будет больше.
.....«Вам, писателям, просто, — объяс-

шет на свежих холстах, он последо-
вательно записывает один вариант
другим, слой за слоем, не останавли-
ваясь, пока вся история холста не
проступает, как раньше проступали
трещины и надписи Fragile на его
картонках.
.....Он ничем не связан в своих истори-
ческих экскурсах, ему никто не ука-
зывает, как теперь принято, какое
прошлое славное, а какое, напротив,
гадкое, но он обижен, что свобода
ставит художника в самое неприят-
ное положение, когда говорит ему
буквально так: «Художник? Свобо-
ден! Делай что хочешь! В результате
— океан дилетантизма».
.....Он больше всего на свете любит
свое ремесло и ненавидит, когда его
заставляют заниматься чужим де-
лом, изображать из себя концептора
или куратора, думать о том, как его
работу продадут и где она будет ви-
сеть. Это, кстати, больной вопрос: Ва-
лерий Кошляков пишет в масштабе
дворцов и храмов, его вещи трудно
повесить над камином или диваном.
«Мне так и говорят: я твою работу не
куплю, для нее надо отдельный дом
строить». Он рассказывает о том, как
один из его поклонников возвел в
Москве роскошное офисное здание,
но вот незадача — ни одна работа
Кошлякова не могла пройти ни в
одну предусмотренную в новом зда-
нии дверь: любить искусство не зна-
чит впустить его в архитектуру.
.....Кошляков при этом не собирается
себя жалеть и утешать. Его не удив-
ляет ситуация русского художника в
Европе. Он заранее знает, что такой
гость здесь никому не нужен, разве
что в виде экзотики, которой и так
слишком много: тут азиатская, тут и
африканская, куда еще русская? Ев-
ропейская культура так бесконечно
богата и велика, что давно не нужда-
ется ни в чем новом. Ни в чем ста-
ром тем более. Это значит, что Ко-
шляков видит большое
преимущество в своем положении
художника со стороны.
.....Он показывает огромную работу с
изображением портала и башен
Нотр-Дам. «Какой французский ху-
дожник сегодня станет сейчас изо-
бражать Нотр-Дам? Какой итальянец
напишет на холсте Колизей? А я
могу, я имею на это право». Он вспо-
минает брошенное через губу в его
адрес определение «культурный ту-
рист». Это ведь хорошо, потому что
только культурный турист способен
увидеть, полюбить, определить и на-
звать по имени культуру, в которой
живут, ее не замечая и не понимая,
дети аборигенов. Москвичи когда-то
заново увидели его глазами Москву,
парижане могут наконец-то полюбо-
ваться Парижем.
.....Его новая серия посвящена «Рабо-
чему и колхознице», столкновению
русского мира с Европой. Картина
называется «Парижское утро 1937
года». Он пишет «гигантов» Веры Му-
хиной не с наступательных ракурсов
Родченко, а ближе к Ричарду Нэйпи-
еру, как бы случайно, сзади, сочетая
их с видами парижских мансард или
с силуэтом Эйфелевой башни. Рабо-
чий с колхозницей созерцают у него
старый прекрасный мир, как косми-
ческие пришельцы, но явно не вра-
ги. На одну тему пока что три вари-
анта — на самом деле три готовых
работы; может быть, будет больше.
.....«Вам, писателям, просто, — объяс-
няет Кошляков. — Три строки, и как в
бронзе вычеканил: «Река времен в
своем стремленьи уносит все дела
людей». Художнику так нельзя. Как я
это покажу? Как мне это передать?
Чем это передать? Масса формаль-
ных вопросов, целый мир вопросов,
с которыми надо как-то справиться,
пробуешь по-разному, трудно оста-
новиться». Он рассказывает о том,
как ему приходится бороться со сво-
им умением рисовать: «Рисунок —
главный враг живописи». В своей ма-
стерской у «Сиреневых ворот» он
переживает конец великой истории.
«Архитекторы уничтожены. Художни-
ки и скульпторы в освоении новых
архитектурных пространств отодви-
нуты. Всем занимаются дизайнеры,
которые все портят». Но у него есть
надежда. Новый проект: купить ста-
рую фабрику в итальянской провин-
ции и сделать там свое, почти рели-
гиозное художественное
пространство. «Все меня отговари-
вают, но что-то же нужно делать!»

шет на свежих холстах, он последо-
вательно записывает один вариант
другим, слой за слоем, не останавли-
ваясь, пока вся история холста не
проступает, как раньше проступали
трещины и надписи Fragile на его
картонках.
.....Он ничем не связан в своих исторических экскурсах, ему никто не указывает, как теперь принято, какоепрошлое славное, а какое, напротив,гадкое, но он обижен, что свободаставит художника в самое неприятное положение, когда говорит емубуквально так: «Художник? Свободен! Делай что хочешь! В результате
— океан дилетантизма».
.....Он больше всего на свете любит
свое ремесло и ненавидит, когда его
заставляют заниматься чужим де-
лом, изображать из себя концептора
или куратора, думать о том, как его
работу продадут и где она будет ви-
сеть. Это, кстати, больной вопрос: Ва-
лерий Кошляков пишет в масштабе
дворцов и храмов, его вещи трудно
повесить над камином или диваном.
«Мне так и говорят: я твою работу не
куплю, для нее надо отдельный дом
строить». Он рассказывает о том, как
один из его поклонников возвел в
Москве роскошное офисное здание,
но вот незадача — ни одна работа
Кошлякова не могла пройти ни в
одну предусмотренную в новом зда-
нии дверь: любить искусство не зна-
чит впустить его в архитектуру.
.....Кошляков при этом не собирается
себя жалеть и утешать. Его не удив-
ляет ситуация русского художника в
Европе. Он заранее знает, что такой
гость здесь никому не нужен, разве
что в виде экзотики, которой и так
слишком много: тут азиатская, тут и
африканская, куда еще русская? Ев-
ропейская культура так бесконечно
богата и велика, что давно не нужда-
ется ни в чем новом. Ни в чем ста-
ром тем более. Это значит, что Ко-
шляков видит большое
преимущество в своем положении
художника со стороны.
.....Он показывает огромную работу с
изображением портала и башен
Нотр-Дам. «Какой французский ху-
дожник сегодня станет сейчас изо-
бражать Нотр-Дам? Какой итальянец
напишет на холсте Колизей? А я
могу, я имею на это право». Он вспо-
минает брошенное через губу в его
адрес определение «культурный ту-

WoL №10 2025

ХУДОЖНИКИ